Время прочтения: 18 мин.
Даже махровые антисемиты вынуждены признать, что среди евреев "слишком много" веселых и находчивых. Взять, к примеру, юмористов-профессионалов — артистов, писателей, фельетонистов, карикатуристов. В США и СССР, в донацистской Германии, Австрии, Венгрии и довоенной Польше евреи составляли большинство представителей комедийного жанра. Достаточно вспомнить лишь самых известных советских мастеров: Исаака Бабеля и Илью Ильфа, Фаину Раневскую и Вениамина Зускина, Аркадия Райкина и Леонида Утесова, Михаила Гаркави и Михаила Жванецкого, Бориса Ефимова и Льва Бродаты. Чем объяснить столь непропорциональное "засилье" среди тружеников цеха юмора и сатиры лиц еврейской национальности, несмотря на то, что они везде пребывали в явном меньшинстве и далеко не в привилегированном статусе? — Особенностями филогенеза данного этноса или онтогенеза его отдельных особей, спецификой их генотипа или культурной среды? Вряд ли ученые мужи могут сегодня дать исчерпывающие ответы на эти нелегкие вопросы.
Юмор – дело серьезное
Одну проблему автор все же обязан попытаться решить, раз уж взялся за столь сложную тему, а именно: в чем отличие еврейского юмора от, скажем, английского, французского или русского? Но сперва следует прояснить само понятие юмора. Оказывается, и эта задача непростая — не зря над ней бились умные люди с античных времен. После долгих споров они пришли к выводу: юмор в широком смысле относится к сфере комического (от греч. "комикос" — веселый, смешной), вызывая у нас улыбку, смех, хохот как невольные психофизиологические реакции на комическую ситуацию. Смех бывает и не связан с юмором — у детей он служит признаком элементарного удовольствия, радости общения с другими. Он может быть примитивным и более утонченным, интеллектуальным. Физиологи связывают его с наличием в мозгу эндорфина — "гормона радости", приводящего нас в состояние эйфории. Так что в учении древних греков о гуморальной природе смеха есть доля истины (юмор — от греч. "гумор" — жидкость). Смех выполняет терапевтическую функцию разрядки напряжение, снятия стресса, усталости и т.п.
В ХХ веке два великих еврея всерьез занялись теорией юмора. Венский психиатр Зигмунд Фрейд, различая комическое, юмор и остроумие, исходил из принципа удовольствия от высвобождения и экономии психической энергии. Комизм он трактует как ситуацию, когда человек невольно выглядит смешным, не задумываясь об этом. Остроумие подразумевает способность создавать изощренные остроты – отдушины для удовлетворения агрессивного и полового возбуждения. Наконец, чувство юмора, позволяя увидеть смешную сторону неприятного явления, преобразует боль и гнев в улыбку и смех. Юмор, как и комизм, возникает в сфере предсознательного, а остроумие является компромиссом между бессознательным и предсознательным в нашей психике. Острота может быть безобидной, агрессивной и эротичной, причем в последних двух случаях она в сатирической форме разоблачает пороки врага или обнажает чьи-то сексуальные прелести. Сатира как более сложный вид остроумия возникает лишь в образованном обществе, тогда как сальности доступнее простонародью. Поскольку обстоятельства препятствуют прямому оскорблению авторитарных лиц, остроумие позволяет протестовать против них в формах косвенной критики и иронических намеков.
Нобелевский лауреат Анри Бергсон подчеркнул социальный и эстетический аспекты юмора, исходя из сущности жизни человека, проявляемой в гибкости его характера, ума и тела в соответствии с запросами общества. Только человек способен смеяться над человеком, хотя подобие беззвучного смеха мы обнаруживаем у животных и замечаем в них и некоторых предметах внешнее сходство с чем-то смешным в людях. Но вне общества смех теряет значение: ведь он нуждается в отклике людей, и смешное в одной группе бывает непонятно в другой. Комическое, по мнению Бергсона, вызывает у нас смех лишь при некой эмоциональной отстраненности от объекта: кому мы явно сочувствуем, того невозможно высмеять. Смех унижает и тем самым карает личность, вызывая обиду на других и себя. Вместе с тем предпосылкой смеха является доброжелательность. Его полезная функция, рождаемая жизнью и искусством, состоит в моральном исправлении людей и совершенствовании общества.
Представления о комическом и способы его выявления в разных формах юмора у каждого этноса своеобразны, хотя между ними есть и общие признаки. Еврейский юмор также имеет собственный национальный колорит. В известном смысле к нему можно отнести все продукты комедийного творчества, авторами и исполнителями которых являются евреи. Это могут быть произведения литературно-публицистического, сценического, музыкального, изобразительного искусства и фольклорных жанров (анекдоты, байки, шутки, остроты и т.п. — чаще анонимные), посвященные как различным сторонам жизни евреев, так и общечеловеческим проблемам.
Нашим предкам бывало не до смеха
Содержание и формы, цели и средства еврейского юмора изменялись во времени и пространстве в зависимости от конкретно-исторических условий его становления и распространения. Сведения о зарождении чувства комического у наших далеких предков крайне скудны. Вероятно, бремя повседневных забот о пропитании и защиты от врагов было у них слишком велико, чтобы находить поводы и время для беспечного смеха и веселья. Да и уровень мышления был недостаточен для метких шуток, а эмоции страха и ярости подавляли свободную игру ума и слов, без чего остроумие невозможно. Однако в Торе встречаются эпизоды, свидетельствующие о примитивном юморе древних. Так, Хам, средний сын Ноя, высмеивает отца, который с непривычки опьянел от вина и голым уснул в шатре, за что Б-г проклял "хамово племя" (Ноах: 9, 20-25). А пожилая Сара, бесплодная жена Авраама, услышав предсказание ангела о том, что у нее вскоре родится сын, скептически засмеялась про себя, но затем отрицала это, испугавшись своего сомнения в возможностях Всесильного (Ваера: 18, 10-16). В обоих случаях осуждается кощунственный смех по поводу нарушений заповедей Б-га, что в период становления монотеизма имело особое значение. В целом ранний иудаизм, как христианство и ислам, оставлял мало места для юмора, объявляя его греховным суесловием, допуская как исключение лишь сатиру на врагов и соперников в спорах.
И все же в Танахе мы находим различные фрагменты юмора древних иудеев. Валаамова ослица человечьим голосом упрекает хозяина за неоправданные побои (Числа: 22:1-35), а пророки Элиягу и Исайя высмеивают ничтожество язычников (Кн. Царств: 18, 1-39; Ис.: 44, 9-19). Элементы жесткого юмора можно обнаружить в притчах о судье Самсоне и царе Шауле, а в Книге Эстер сатирически изображены нравы двора персидского царя Ахашвероша. Пурим празднуется как веселый карнавал в масках с обильным застольем, при котором Талмуд рекомендовал так напиться, чтобы «не отличить Амана от Мордехая». И ряд других торжеств по поводу радостных событий в истории еврейства (Ханука, Симхат Тора, Суккот и др.) впоследствии становятся ареной шуток и доброго смеха.
Из Талмуда и Мидраша узнаем, что юмор у иудеев в средние века становится разнообразнее и острее. И хотя шутовство (лейханут) считалось грехом, уводящим от изучения Торы, уместная острота оправдывалась. По словам рава Нахмана, "всякая насмешка запрещена, за исключением насмешки над идолопоклонством". Нередко к шуткам прибегали учителя на уроках для привлечения внимания учеников. Странствующих певцы и шуты — бадханим (увеселители) и лейцаним (клоуны) — участвовали в свадьбах, ханукальных и пуримских празднествах. Мудрецы (хахамим) часто использовали остроумные афоризмы, пословицы и поговорки: "Если твой друг назвал тебя ослом, значит, у тебя на спине седло"; "только одна монета звенит в кувшине" (тот, чьи знания скудны, стремится выставлять их напоказ); "очищается, а шерец (нечистое животное) у него в руке", (имелся в виду нераскаявшийся грешник); "хватается за веревку с двух концов" (т.е. пытается сразу достичь противоположных целей) и др. Наряду с традицией насмешек над попытками чужаков перехитрить евреев, взять над ними верх в богословских спорах, создавались анекдоты о пьянстве, невежестве, глупости единоверцев.
Самоирония в личном плане применялась еще редко: так, рабби Тарфон, ошибившись при оценке кошерности скота, решил возместить его владельцу убыток за свой счет: "Пропала твоя ослица, Тарфон!" (ведь ее придется продать!). Там, где иудеи чувствовали себя чуть свободнее (на Пиренеях, Апеннинах, в странах Магриба), возникает светский юмор. Ибн-Габироль, ибн-Эзра, а-Леви и другие поэты в шутливых стихах подтрунивают над соперниками, затрагивают эротические темы, прибегая к каламбурам и намекам, порой не стесняясь искажать библейские псалмы, сводить возвышенное к низкому (наприм., заменив выражение "биркат шамаим" — "благословение Небес" на "биркат шадаим" — "благословение грудей").
Новые времена – новые хохмы
С конца 18 в. на почве движения Гаскалы, духовной и политической эмансипации еврейства центральной и восточной Европы, рождаются качественно новые формы юмора ашкеназов, которые развивают традиции прошлых эпох, вместе с тем обновляя их тематику, обогащая приемы и тропы, широко используя при этом фольклор, отражавший многообразие жизни евреев. В восточной Европе комические сюжеты и обороты преобладали в частушках и шутках бадханов, среди которых наиболее известны были народный певец-композитор Эльякум Цунзер из Вильны и Гершеле Острополер из Волыни — балагур и озорник. В черте оседлости на языке идиш сформировались собирательные смешные образы местечкового еврея — плутоватого шадхена, жадного корчмаря, простофили-шойхета, зануды-раввина, невежды-габая, жителей целого "города дураков" Хелма. Здесь родилась зажигательная музыка клезмеров, исполняемая в виде веселых песен и танцев на различных семейных и общинных торжествах ("Шолом", "Мазлтов", "Лехаим", "Мехотуним", "Фрейлехс", "Шер" и др.), пользующихся нынче мировой популярностью. Заметную роль при этом сыграло учение хасидов, в противовес аскетизму культивировавших радости земной жизни в формах притч и шутливых тостов, коллективных танцев и песен (самая известная из них "Хава нагила" — "Давайте веселиться"). В жанре пуримшпиля разыгрывались пародии, в том числе и на хасидские проповеди.
Под влиянием устного юмора развивалась письменная еврейская литература, прежде всего в Берлине, Вене, Будапеште, Варшаве. Одна из первых книг такого рода на иврите — анонимная "Сефер Кундас" ("Книга шутника") — пародировала повседневную еврейскую жизнь, вышучивая идишскую речь, обычаи, предписания Шулхан Арух (Устного закона). Светские писатели охотно использовали фольклорные мотивы, о чем свидетельствуют, в частности, гротескные образы хасидского рабби, подражающего светским манерам, или водовоза, ставшего важной персоной. Часто западноевропейские евреи в карикатурном виде высмеивали местечковые обычаи и нравы на востоке Европы, применяли сатирические приемы в полемике с ортодоксами. Вследствие социально-культурной изоляции юмор восточноевропейского еврейства был почти неизвестен, антисемиты даже утверждали, что чувство комического вообще чуждо евреям. Лишь с появлением переводов с еврейского на европейские языки возникает широкий интерес к еврейским шуткам, анекдотам, юморескам.
Ассимилированные евреи Людвиг Бёрне и Генрих Гейне внесли крупный вклад в развитие воинствующей политсатиры в Европе. Фельетоны и афоризмы, язвительные путевые картины, стихи и басни Гейне беспощадно высмеивают пороки немецкого общества, реакционность феодальных порядков, филистерство буржуазии. Мастерство своего бичующего остроумия он оттачивает в памфлетах, направленных против обскурантов и личных недругов, используя богатый арсенал художественных средств: сарказм и самоиронию, пародию и каламбур, гротеск и гиперболу. Дерзкий смех "семитского изгоя" в публицистике и поэзии вызывал бурю негодования среди "добропорядочных" немцев.
В восточной Европе классиками еврейского юмора на рубеже19-20 вв. стали Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом Алейхем, Ицхак Лейбуш Перец и Шмуэль Йосеф Агнон. Мойхер-Сфорим создал правдивые трагикомические образы премудрого книгоноши Менделя, плутоватого карьериста Аврамеле, простодушного Фишки Хромого, горе-путешественника Вениамина. Писатель саркастически бичует религиозный фанатизм и убожество быта жителей местечек с нарицательными именами Глупск, Тунеядовка, Кацбанск (от "кацбан" — нищий), высмеивает коррумпированных руководителей кагала. Порой его сатира слишком прямолинейна, но позже он смягчает ее, наполняя теплом и сдабривая народными шутками. Мойхер-Сфорим признавал, что его книги "выражают самую суть еврея, который, даже распевая веселые мелодии, будто плачет и рыдает. Почему даже его праздничные гимны на шабес звучат как будто они взяты из Книги плача Иеремии? Когда он смеется, то со слезами на глазах. Когда он пробует веселиться, то горькие стоны вырываются из глубины его сердца — это всегда "горе мне, вэй!"
С первых лет советской власти еврейский юмор тематически все более ограничивается и жестко контролируется цензурой. С одной стороны, это ностальгический смех над комическими сторонами дореволюционного быта местечек (в поэзии П.Маркиша, спектаклях С.Михоэлса, картинах М.Шагала и Н.Альтмана), над нравами и неповторимым жаргоном одесских обывателей и бандитов (в рассказах И.Бабеля). С другой стороны — легально допустимая ирония по поводу "перековки" евреев в ходе революции и соцстроительства (Э.Багрицкий, И.Уткин, С.Гехт и др.). В орбиту дозволенного смеха с использованием всевозможных жанров и форм вовлекаются негативные стороны жизни. В этой связи упомянем И.Ильфа, в соавторстве с Е.Петровым создавшего сатирическую дилогию эпохи нэпа, сценаристов, композиторов, ведущих артистов оперетты, театральных и кинокомедий (В.Масс, А.Червинский, В.Эрдман, Э.Брагинский, И.Дунаевский, М.Блантер, О.Фельцман, Ф.Раневская, Л.Утесов, Г.Ярон, М.Водяной и др.). Это сатирики-прозаики и поэты (С.Черный, Э.Кроткий, М.Светлов, И.Губерман, В.Шендерович, А.Хайт), мастера эстрады, радио и телевидения (А.Райкин, Р.Быков, З.Гердт, В.Гафт, Е.Весник, В.Этуш, С.Фарада, С Крамаров, З Высоковский, М.Гаркави, В. Хенкин, Б.Брунов, Л.Миров, М.Новицкий, Е.Березин, Р.Карцев, А.Менакер, А.Ширвиндт, Г.Хазанов, Е.Шифрин, К.Новикова, В.Винокур, Л.Ярмольник). Такие популярные программы, как "Радионяня" (Э.Успенский, В.Шаинский, А.Левенбук, А.Лифшиц)), "Клуб веселых и находчивых" (А.Аксельрод, Ю.Гусман, А.Инин, Д.Макаревский, В.Хаит, Л.Якубович, А.Гуревич, Я.Левинзон и др), многие мультфильмы (А.Курляндский) явились плодом творчества юмористов-евреев,
«Секретное оружие» евреев
В ХХ веке случилась ужасная катастрофа в истории еврейства, в разных странах произошли крутые повороты в его судьбах. Вместе с тем именно этот период стал вершиной расцвета еврейского юмора в Европе и Америке. Размышляя об уникальной жизнестойкости евреев, специалисты по иудаике приходят к выводу, что одной из ее причин является неистребимое чувство юмора. Ведь смех продлевает жизнь не только отдельным лицам, но и целым народам, способным шутить даже в труднейшие времена. Комедийное осмысление действительности почти всегда оставалось характерной чертой еврейского национального духа. Причем мажорному миросозерцанию евреев в значительной мере содействовал иудаизм как религия оптимизма, основанная на вере в милосердие Господа и пришествие Мессии. Беспросветная тоска и уныние осуждаются еврейскими мудрецами, а веселый настрой души расценивается как дар Б-жий, придающий силу противостоять злу. В псалмах Давида сказано: "Служите Богу в радости". А по словам Шолом-Алейхема, "еврей смеется, чтобы не плакать".
В самые трудные времена юмор становился для евреев эффективным психологическим оружием в борьбе с оппонентами, врагами и собственными комплексами, прежде всего — специфическим средством защиты от юдофобии. "С тех пор как вышло из обычая носить шпагу, совершенно необходимо иметь остроумие", полагал Гейне. В Веймарской республике это отлично понимали издатели юмористических журналов, авторы политических фарсов и карикатур, наступательно сражавшиеся против разгула антисемитизма оружием сатиры. Недаром Гитлер, угрожая уничтожить евреев, орал в рейхстаге: "Посмотрим, будут ли они и тогда смеяться над нами". Естественно, во времена тотальных репрессий возможности для насмешек над юдофобами предельно сужаются до нелегальных острот. Но даже перед лицом смерти узники гетто и концлагерей, преодолевая страх и отчаяние, находили в себе душевные силы для смеха над палачами. А опыт советских евреев свидетельствует, что единственно возможным способом борьбы с властью обычно оставались анонимные политические анекдоты. "Каждый из них был звонкой пощечиной "совку", тем частным бунтом и маленьким удовольствием, которые мог позволить себе среднестатистический "строитель коммунизма" в удушающей атмосфере всеобщей лжи и страха ради того, чтобы все-таки чувствовать себя человеком", — писал рав А.Штейнзальц. Напротив, там и тогда, где и когда возникает реальная свобода слова, вероисповедания и творческого самовыражения, еврейское остроумие открыто проявляется во всевозможных формах, включая воинствующую сатиру, как это произошло в США и Израиле.
Своеобразие юмора у евреев состоит в том, что большей частью он направлен на их собственные слабости и недостатки. Фрейд подчеркнул, что не знает другого народа, который был бы способен так смеяться над собой, порой саркастически. Чтобы выстоять и сохранить себя как этнос, нужно прежде всего суметь видеть смешное в себе. "Не стыдитесь и не бойтесь тех, кто смеется над вами", — сказано в кодексе законов "Шулхан Орух". Вместе с тем, оставаясь на протяжении веков изолированным меньшинством среди враждебного большинства, евреи всячески избегали острых шуток по поводу чужих обычаев и нравов, предпочитая высмеивать прежде всего свой характер и образ жизни. Эта скрытая самоирония позволяла им в какой-то мере упреждать и смягчать злобные насмешки со стороны неевреев. Казалось бы, никакая другая нация не делала себя так безжалостно мишенью собственного остроумия, будто провоцируя других на высмеивание ее негативных сторон. В то же время это качество свидетельствует об успешном преодолении ею комплекса неполноценности и утверждении уверенности в своих достоинствах. Такая превентивная самокритика в юмористических тонах, способствуя самопознанию и росту самосознания, побуждала передовые слои еврейства к духовно-нравственному самосовершенствованию. Однако частичная отстраненность от объекта смеха, полезная для адекватной оценки комического в себе и соплеменниках, не должна перерастать в самоотчуждение, возникающее у тех, кто противопоставляют себя своей нации. Тогда юмор неизбежно становится сардонической насмешкой с антисемитским душком, что нередко обнаруживается во взаимных сатирических выпадах представителей разных этнокультурных групп израильтян.
Гуманность является важным отличительным признаком подлинно еврейского юмора, вытекающим из этики иудаизма: "Возлюби ближнего твоего, как себя самого!" (Ваикра, 19:18); "Не делай другому того, чего себе не желаешь" (Талмуд, Гиллель). Смех, даже в остросатирической форме сарказма, для нравственно развитого еврея несовместим с оскорблением достоинства личности, ее унижением по расово-этническим, физическим или умственным признакам. Однако и среди иудейского племени порой встречаются эгоисты и даже садисты, получающие удовлетворение от некорректных насмешек над слабыми и ранимыми, своими и чужими. Вспоминаю, как в детстве, узнав о моем плохом первоапрельском розыгрыше инвалида, бабушка стыдила меня: "Евреи так зло не шутят!" Позже я неоднократно убеждался в том, что доброжелательность, толерантность, снисходительность в еврейском остроумии явно доминируют, по крайней мере в его лучших образцах. Этим, например, мудрый мягкий юмор М.Жванецкого отличается от язвительного смеха М.Задорного.
Высокое качество юмора у евреев — общепризнанное достоинство его лучших образцов. Оно проявляется прежде всего в остроумии как способности воспринимать и воссоздавать смешное в виде тонкой шутки, удачной остроты, каламбура посредством живого гибкого мышления. Изобретательность и находчивость исторически формировалась у евреев в процессе трудовой и познавательной активности в условиях жесткой конкуренции, а это способствовало тому, что острота ума и языка оттачивалась у них и в сфере комического. При этом она обнаруживается нередко экспромтом в разного рода "хохмах", репликах, розыгрышах, эпиграммах, афоризмах и т.п. Остроумный анекдот, как правило, предельно краток и двусмыслен, имеет внутренний подтекст и скрытую изюминку. Очевидно, это имел в виду Бабель, характеризуя образную речь своего литературного героя: "Беня говорил мало, но он говорил смачно".
Сегодня цели и мотивы, содержание и способы реализации еврейского остроумия меняются. Объектами смеха становятся всевозможные, в том числе ранее запретные темы — политика и экономика, религия и культура, быт и семья, секс и любовь. При этом юмор евреев вооружен более широким арсеналом личностных и технических средств, форм и жанров. Вместе с тем современные евреи нередко подвергают осмеянию всё без оглядки, а стремление смешить публику любой ценой превращается в самоцель. Притом утрачивается чувство меры и вкус к полноценному юмору, о чем свидетельствует распространенность плоских шуток, глупых острот, пошлых и грубых анекдотов. Остроумие замещается дешевым зубоскальством, безвкусицей. Кое-кто даже полагает, что истинно еврейский юмор постепенно деградирует. Так, социолог Зальция Ландман утверждала, будто он не имеет будущего, поскольку исчезли питавшие его в прошлом поводы: обреченность, страх перед будущим, отчаяние. Согласится с этим трудно — ведь сущность еврейской ментальности сохраняется, и чувство комического у нас остается неизменным, и темы для смеха над собой и другими не истощаются. А, значит, еврейский юмор по-прежнему будет веселить и радовать нас, побуждая к новым размышлениям и деяниям.