Время прочтения: 9 мин.
Двадцать два года прошло с тех пор, как Яаков бежал от своего брата, один и без гроша в кармане; двадцать два года прошло с тех пор, как Эсав поклялся отомстить за то, что он считал кражей своего благословения. Теперь братьям предстоит встретиться снова. Чреватое столкновение. Однажды Эсав поклялся убить Яакова. Сдержит ли он свою клятву, или время залечило рану? Яаков посылает гонцов, чтобы сообщить брату о своем прибытии. Они возвращаются с известием о том, что Эсав идет навстречу Яакову с отрядом в четыреста человек - контингент настолько большой, что Яакову кажется, что его брат настроен свершить насилие.
Реакция Яакова мгновенна и сильна:
И устрашился Яаков очень, и опечалился (Ген. 32:8)
Страх понятен, но фраза содержит загадку. Почему происходит дублирование глаголов? Какая разница между страхом и страданием? На это Мидраш дает глубокий ответ:
Рабби Иуда Бар Илай сказал: Разве страх и страдание не тождественны? Смысл, однако, в том, что "он испытывал страх" из-за того, что его могут убить; и "он испытывал страдание" из-за того, что убить может он. Яаков думал: Если он одолеет меня, не убьет ли он меня; если я одолею его, не убью ли я его? Он боялся, чтобы не убили его, и страдал из-за того, чтобы убивать не пришлось ему.
Согласно Мидрашу, разница между страхом и страданием заключается в том, что страх - это физическое беспокойство, а страдание - моральное. Одно дело боятся собственной смерти, и совсем другое - считать себя причиной смерти кого-то. Таким образом, эмоции Яакова были двоякими: физические и психологические, моральные и материальные.
Однако отсюда вытекает другой вопрос. Самозащита разрешена еврейским законом. Если бы Эсав попытался убить Яакова, Яаков был бы оправдан в ответной атаке, даже если бы на кону стояла жизнь Эсава. Почему же тогда эта вероятность вызывает моральные сомнения? Это вопрос, к которому обратился рабби Шаббетай Басс, автор комментария к Раши, Siftei Нakhamim:
Можно было бы сказать, что Яакову, конечно же, не стоит беспокоится о возможном убийстве Эсава, ибо существует четкое правило: "Если кто-то пришел убить тебя, предотврати это, убив его." Тем не менее Яаков испытывал угрызения совести, опасаясь, что в ходе схватки он убьет кого-нибудь из людей Эсава, которые сами по себе не собирались убивать его, а просто сражались бы с его людьми. И хотя люди Эсава преследовали людей Яакова, а каждый человек имеет право спасти жизнь преследуемого ценой жизни преследователя, существует, тем не менее, условие: "Если преследуемый мог спастись, повредив конечность преследователя, но вместо этого убил его, то преследуемый подлежит высшей мере наказания за это." Поэтому Яаков боялся, что в суматохе битвы он убьет кого-нибудь из людей Эсава, хотя мог бы сдержать их, просто нанеся им увечья.
Принцип, поставленный на карту, согласно Siftei Нakhamim, заключается в минимальном применении силы. Правила обороны и самообороны не являются неограниченным разрешением на убийство. Существуют законы, ограничивающие то, что сегодня называют "сопутствующим ущербом", убийство ни в чем не повинных гражданских лиц, даже если оно совершается в порядке самообороны. Яаков был огорчен вероятностью того, что в пылу конфликта он может убить кого-то, когда одного ранения могло бы быть вполне достаточно, чтобы защитить жизни тех, кто подвергся нападению, включая его самого.
Аналогичная идея содержится в интерпретации Мидрашем вступительного предложения Генезиса 15. Авраам только закончил войну против четырех царей, пытаясь спасти своего племянника Лота, когда перед ним явился Б-г и сказал: "Не бойся, Авраам, Я твой щит. Твоя награда будет велика" (Генезис 15:1).
Стих подразумевает, что Авраам испытывал страх, но перед чем? Он только что одержал победу в военном сражении. Битва была окончена. Не было причин для беспокойства. По этому поводу Мидраш комментирует:
Еще одной причиной страха Авраама после убийства царей в битве было его внезапное осознание: "Возможно я нарушил божественную заповедь, которую Святой, да будет Он благословен, заповедовал детям Ноаха: "Да прольют кровь того, кто пролил кровь человеческую." Ибо сколько людей я убил в бою."
Или, как говорит другой Мидраш:
Авраам был полон опасений, думая про себя: "Может быть среди воинов, что я убил, были праведные или богобоязненные люди."
Существует, однако, второе возможное объяснение страха Яакова, а именно: Яаков был огорчен вероятностью того, что он будет вынужден убивать, даже если это могло бы быть полностью оправдано.
Здесь мы сталкиваемся с понятием моральной дилеммы. Эта фраза часто используется неточно, для того, чтобы обозначать моральную проблему, трудное этическое решение. Но дилемма - это не просто конфликт. Существует много моральных конфликтов. Можно ли сделать аборт, чтобы спасти жизнь матери? Стоит ли слушаться родителей, когда они просят сделать что-то запрещенное еврейским законом? Можно ли осквернить шабат, пытаясь спасти жизнь пациента? На эти вопросы есть ответы. Есть правильный и неправильный курс действий. Порой ситуации конфликтуют между собой, и у нас есть мета-галахические принципы, которые объясняют, что имеет приоритет. Есть некоторые системы, в которых все моральные конфликты такого рода. Всегда существует процедура принятия решения и, следовательно, определенный ответ на вопрос "Что я должен делать?"
Однако дилемма - это ситуация, в которой нет правильного ответа. Она возникает в случаях конфликта между правильным и правильным, или между неправильным и неправильным: когда, чтобы мы не сделали, мы сделаем то, что при других обстоятельствах нам не следовало бы делать.
В Талмуде Йерушлами (Терумот 8) описывается случай, когда беглец от Римлян, Улла бар Кошев, находит убежище в городе Лод. Римляне окружают город, говоря: сдайте беглеца, или мы всех вас убьем. Рабби Иегошуа Бен Леви уговаривает беглеца сдаться. Это сложный случай, много обсуждаемый в еврейском праве, но в нем обе альтернативы трагичны. Рабби Иегошуа Бен Леви действует в соответствии с Галахой, но пророк Элиягу спрашивает его: "Разве это путь благочестивых?"
Моральные дилеммы - это ситуации, в которых правильный поступок не является концом дела. Конфликт может быть по своей сути трагическим. В этой главе Яаков оказывается в ловушке такого конфликта: с одной стороны, он не должен позволить убить себя; с другой - он не должен убивать кого-то другого; а сделать ему придется одно из двух. Тот факт, что один принцип (самооборона) превалирует над другим (запрет на убийство), не означает, что, столкнувшись с таким выбором, он не будет испытывать угрызения совести, особенно учитывая тот факт, что Эсав - его брат-близнец. Несмотря на их различия, они росли вместе. Они были родственниками. Это еще больше обостряет дилемму. Иногда нравственность означает, что человек испытывает страдание от необходимости делать такой выбор. Поступая правильно, человек может не испытывать угрызений совести или вины, но он все равно испытывает сожаление или печаль по поводу того, что нужно так сделать.
Моральная система, оставляющая место для существования дилемм, не пытается устранить сложности моральной жизни. В конфликте между правильным и правильным, или неправильным и неправильным, может быть правильный путь действий - меньшее из двух зол, или большее из двух благ, но это не отменяет всей эмоциональной боли. Праведный человек иногда может быть тем, кто способен на страдания, даже зная, что он действовал правильно. Мидраш говорит нам о том, что иудаизм признает существование дилемм. Несмотря на запутанность еврейского права и его метагалахических принципов для решения вопроса о том, какая из двух обязанностей имеет больший приоритет, мы все еще можем сталкиваться с ситуациями, в которых существует неопровержимая причина для страданий. Величие Яакова заключалось в том, что он был способен испытывать моральную тревогу даже при мысли о том, что он собирался сделать нечто вполне оправданное, а именно защитить свою жизнь ценой жизни брата.
Эта особенность - страдание от насилия и потенциального кровопролития, даже когда оно совершается в целях самообороны, всегда было присуще еврейскому народу. Одним из самых примечательных явлений в современной истории была реакция израильских солдат после Шестидневной войны 1967 года. В течение нескольких недель, предшествовавших войне, мало кто из евреев в мире не знал, что Израиль и его народ столкнулись с ужасающей опасностью. Войска: египетские, сирийские, иорданские - скапливались на всех его границах. Израиль был окружен врагами, которые поклялись загнать его народ в море. И все же, он одержал одну из самых ошеломляющих побед всех времен. Чувство облегчения было ошеломляющим, как и восторг от воссоединения Иерусалима и того факта, что евреи теперь могут молиться (чего они не могли делать в течение девятнадцати лет) у Западной Стены. Даже самые светские израильтяне признавались, что испытывали сильные религиозные эмоции от того, что, как они знали, было историческим триумфом.
Однако в послевоенные месяцы, когда по всему Израилю пошли разговоры, стало ясно, что настроение тех, кто принимал участие в войне, было далеко не триумфальным. Оно было мрачным, задумчивым и даже мучительным. В том же году Еврейский университет в Иерусалиме присвоил почетную докторскую степень Ицхаку Рабину, начальнику штаба во время войны. Во время своей речи о принятии он сказал:
Мы видим все более и более странный феномен среди наших бойцов. Их радость неполна, и более чем малая доля печали и потрясения преобладает в их празднествах, а есть те, кто и вовсе воздерживается от празднования. Воины в первых рядах своими глазами видели не только славу победы, но и ее цену: их товарищи, павшие рядом с ними, истекали кровью, и я знаю, что даже ужасная цена, которую заплатили наши враги, тронула сердца многих наших людей. Может быть, еврейский народ никогда так и не научился и не привык ощущать торжество завоевания и победы, и потому мы воспринимаем его со смешанными чувствами.
Эти смешанные чувства родились тысячи лет назад, когда Яаков, отец еврейского народа, испытал не только физический страх поражения, но и моральное страдание от победы. Только те, кто способен чувствовать и то, и другое, могут защитить свое тело, не подвергая опасности свою душу.
Шабат шалом!
Перевод Анастасии Яценюк